Красота рядом!

            Мне кажется, бесполезно пытаться понять Рубцовск через осмотр традиционных достопримечательностей – памятников, фонтанов, скульптур. Они ведь – всё равно, что брошка на платье, маленький значок, едва заметный, у отворота пиджака. А как же сама фигура, сам человек, сам город? Ускользает, проходит мимо. Да и нет у нас особенных достопримечательностей, а если что-то и есть, то не они – душа города, не они поведут вас за собой, если вы, конечно, решитесь идти. Рубцовск – город с индустриальным советским прошлым, безвременным настоящим и неизвестным будущим. Рубцовск – рабочий город, его одежда проста и он не носит брошек.

           Чтобы почувствовать Рубцовск, нужно стоять там, где обочины заносит пыль, внимая вечному пульсу его степной крови. Чтобы понять Рубцовск, надо знать его историю и идти прямыми дорогами. Идти из конца в конец, с Черёмушек на Сельмаш, а там и на Домики – втягиваясь, как в зелёный тоннель, в тополиную аллею на Комсомольской, глядя, как яблоневый проспект убегает вдаль, с каждым шагом всё длиннее и с каждой минутой всё короче. Идти долго-долго, погружаясь в бесконечный гипноз чуть изломанных стрел улиц, и вот уже не ты идёшь, а они тебя несут к какой-то неведомой, но неумолимо приближающейся цели. Слышать за большими домами шёпот весенних полей; слушать, как сухой осенний ветер перебирает ковыли, как медленно поднимается и растёт трава, как падает в неё далёкое красное солнце. Рубцовск прямолинеен и прост, но самое главное в нём лежит не на виду.

          Тогда сверните в тихие пыльные переулки старого города. Идите, куда глядят глаза, обходя канавы, ступая по узким тропинкам у нагретых заборов, где терпко пахнет перезрелой полынью и лебедой. Трава бьёт по ногам, оставляя на одежде следы пыльцы. Здесь, в этих полузабытых переулках, вы поймёте, что этот город никуда не спешит, потому что ему некуда больше спешить. Тут стоят тёмные бревенчатые дома, их тихо ест грибок и плесень; капает вода и зеленеет мох, пробиваясь сквозь щели асфальта. У старых домов жестяные номера с лампадками – у лампадок ржавые края…. Вы стоите и слушаете прошлое, его тёмный гул. Вглядываетесь в кошачий лаз времени, длинный и извилистый, весь в шелестах, шорохах, липких тенях паутины. Чёрная дыра, бездонная пропасть, с выходом на той стороне метелей из тополиного пуха. Здесь даже в полдень царят сумерки, бродят отсветы фонарей, звучит дикое соло сверчка на пятачке неверного танцующего света.

          Чтобы понять Рубцовск, нужно открыть окно ночью и слушать, как гудят в пепельно-синей электрической мгле поезда. Как неуютный бессонный голос объявляет посадку, разбиваясь в прямоугольниках кварталов геометрическим эхом. Как стучат колеса, как затихают гудки… Нужно идти на железную дорогу днём, всматриваться в лабиринты путей, провожать длинные товарные составы и проходящие пассажирские из Казахстана; задрав голову, смотреть на старинный кирпич водонапорной башни, запоминать, как движение и жизнь сменяются пустотой и тишиной, вдыхать запах шпал, чувствовать, как остывают рельсы и горячий воздух над ними плывет и звенит.

          А может, вы решитесь заглянуть чуть глубже и пройти ещё дальше? Например, пойти на виадук и увидеть, как рельсы сбегаются в точку на горизонте; как уходят, ломаясь, от точки, серые линии - иззубренный скайлайн с башнями кирпичных труб. Тянутся вдоль горизонта бетонные замки развалин большого завода. Там безжалостно светит солнце, моет стены дождь изнутри, осыпается кладка, обнажается стальной каркас арматуры, ползёт трава в провалы окон. Марсианский пейзаж в фиолетовой дымке над мёртвым полем….  Можно смотреть до боли в глазах – не покажется ли дым из трубы, не послышатся ли десятки тысяч шагов, не услышишь ли голоса. А голосов нет, только ветер.

         Рубцовск – это бутылочно-зелёная река Алей с тёмным бархатом берегов, деревянный перестук мостов и медленные волны. Это жёлто-красные степные закаты, тихий плеск воды и запах трав.

         Рубцовск – город, состарившийся раньше времени….  Если много вглядываться в лица прохожих, можно почувствовать усталость. Потому что Рубцовск – это город, который ждёт. И уже устал ждать. Рубцовск – это безногий старик на обочине, равнодушно глядящий перед собой прищуренными глазами, медленно провожающий взглядом монету, звякнувшую о дно жестяной банки, высекающую иней, чертящую в воздухе огненную черту.

        Рубцовск – это перекрёстки со светофорами, где стоишь с замиранием сердца и знаешь, что любая из дорог ведет в родные места. Это нежность утренних улиц. Это цыганские колокольчики на морозной площади. Это смех детей. Много всего…

( ... )

Ну вот и до нас докатилось эхо природных катаклизмов. Сегодня ясно, солнце светит на безоблачном небосклоне, но ... небо не голубое, а такое, как на фото. И солнце - тусклый кружок. Днем желтовато-медный, к вечеру - зловещего красного цвета, с пробегающими по нему тенями облаков. На полу комнаты лежат красноватые отсветы. В воздухе пахнет гарью, висит дымка, ощутимо похолодало. Пожары в Красноярском крае. Страшно представить, сколько там всего горит, если дым расходится по таким огромным территориям... Жду теперь, когда сменится ветер, или хотя бы просто подует, или пойдет дождь - чтобы хоть что-то развеяло эту неприятную пелену. На ночь закрываю окно.

Настало время воздушных кучевых облаков - белых и пухлых, как вата, многоэтажных, как поднебесные замки. Такие облака бывают только летом, в сезон дождей. От высокой влажности заколосился газон, давно пора его косить. На газоне - ландыши, которые уже отцвели и их нужно тоже скашивать. Тут-то и проявляется моя проблема. Дело в том, что я... боюсь ландышей. Вернее, я не боюсь их косить или скажем, собирать в букетик. Я не знаю, куда их потом выбрасывать. Скажем, если в общую компостную кучу, то мне кажется, что раз ландыши ядовитые, они всю эту кучу заразят своей ядовитостью, и когда трава перегниет, всё пойдет в огород в виде земли и заразятся нормальные растения, которые будут тянуть соки из этой земли. Если их свалить в кучу, где у нас хранится газонное скошенное сено для мульчирования грядок - то же самое. Остается одно. Надевать толстые перчатки, вырывать ландыши вручную и выносить за забор, чтобы потом сжечь. Это тоже по-своему проблемно, так как после прополки ландышей нужно стирать перчатки, а в общей ванне этого делать нельзя, так как - ну вы поняли: яд от ландышей в воду, вода в землю, из земли растут огурцы и помидоры, сделал салатик - и прощай, жизнь молодая. Так что, когда приходит время косить ландыши, меня начинает немного трясти. Хуже ландышей - только грибы. Во время дождей в сырых местах огорода начинают расти коричневатые грибы, похожие на бледные поганки на тонких, ломких ножках. Если случайно сломать такой гриб, он заразит почву. Поэтому я беру его листком травы (ну, чтобы не марать перчатки, понятно), срываю и выношу за забор. Прямо пот холодный прошибает(. Жуть такая.

... немного картинок из сада.

( Read more... )

И снова улицы Рубцовска. Фото разных лет.

( ... )

Продолжу выкладывать подборку фотографий улиц Рубцовска разных лет.

( ... )

Больше всего у нас любят покойников. Обычному живому человеку друзья и знакомые могут не звонить годами, забывать поздравить с праздниками; родственники могут пренебрегать своими родственными обязанностями, могут не узнать на улице или вовсе перейти на другую сторону. На день рождения к живому человеку собирается некоторое количество людей, но с каждым годом все меньшее. Потому что с каждым годом у всех всё больше забот, и своих дел, и дети, и внуки, и отчуждение, и отдаление, и дружба молодости забывается, еле тлеется огонек былого вдали. Несколько лучше ситуация у больного человека. Если человек попадает в больницу, неожиданно на горизонте появляются ближние и дальние, которых он не видел уже десять лет и даже подзабыл, как они выглядят. Приходят, смущенно переминаются у порога палаты, кладут на столик у кровати полиэтиленовый пакет с яблоком и двумя мандаринами, рядом ставят пакет сока. Похлопывают по плечу: «Не хворай!». И в телефоне снова звонки. Но вот стоит человеку умереть, - на похороны к нему придут все. Даже те, когда он едва знал, или вообще не знал. Если бы умерший мог видеть, сколько народу его знало и любило – он бы плакал. А потом садятся за длинные столы, молча. Робко, покашливая, начинают произносить памятные речи. Пьют, не чокаясь, взглядывая во главу стола, где, как им кажется, будто бы сидит покойный, в новых башмаках и новом костюме, застёгнутом на все пуговицы, и сурово-одобрительно кивает головой.

Закончила вчера читать "Жизнь Клима Самгина". Нахожусь до сих пор под впечатлением этой удивительной книги, ничего похожего мне раньше не попадалось. Я вообще подобного рода книги-биографии люблю. Их можно читать неторопливо, погружаясь, благодаря перу автора-художника и психолога-знатока человеческих душ в чужую, неизведанную жизнь, в интересное и очень уже далёкое от нас время (более ста лет назад). Такие книги можно пить, как вино, маленькими глотками, любуясь рубиновой игрой света в бокале - "медленные" книги. "Повесть о жизни" Паустовского, "Доктор Живаго" Пастернака, "Жизнь Арсеньева" Бунина, "Кащеева цепь" Пришвина, "Детские годы Багрова-внука" Аксакова, "Хождение по мукам" Алексея Толстого.... Чего-то подобного ожидала я и от Клима Самгина. Но, читая данный роман-эпопею, я неожиданно поняла две вещи. Первая: главный герой Клим Самгин - отрицательный персонаж. Вторая: книга вообще не о нём, он служит лишь декорацией, на фоне которой автор развёртывает широкую картину политической жизни русской интеллигенции на рубеже 19-20 веков, и состоит эта политическая жизнь в основном из разговоров самых разных людей при встречах на частных квартирах, на собраниях, в ресторанах, в театрах, в подпольных кружках, на улице.... в общем, где только можно.

( Read more... )

       "Чем меньше музей, тем усерднее он старается быть похожим на большие и тем он смелее. Там, где богатые экспонатами и ученым аппаратом большие музеи отступают, понимая тщетность попыток объять необъятное, маленькие храбро бросаются на это необъятное и расправляются с ним решительно и простодушно. В этом музее было все. Он старался быть и был всемирным и всеобщим. История Вселенной отлично укладывалась в две рисованные от руки схемы. История Земли, энергично сведенная к четырем картинкам, подкреплялась моделью мастодонта размером с кошку, бюстом питекантропа и настоящим зубом мамонта. Все последующие эпохи и годы были объединены в отдел "Дореволюционное прошлое". Его открывал бюст неандертальца, который, несомненно относясь к дореволюционному прошлому, должен был, по-видимому, служить связующим звеном между эрой мастодонтов и эпохой капитализма. Несколько рисунков и фотографий с картин показывали, как помещики эксплуатировали крестьян, а также, как обжирались и кутили купцы. Целый угол был отведен для демонстрации помещичьего быта: там, под колпаком, были выставлены тарелки и чашки товарищества М. С. Кузнецова, стоял резной позолоченный столик на изогнутых ножках, два пуфа и креслице белого дерева с шелковой обивкой. На креслице лежала картонка, запрещающая садиться и трогать руками. <Несмотря на запретительную надпись, Валерий Белоус попробовал, "мягко ли паразиты сидели". Остальные тоже пощупали и убедились, что паразитам сидеть было мягко>. После нескольких картинок, показывающих революцию и гражданскую войну, шли диаграммы и плакаты об индустриализации и коллективизации. Посреди зала стояла прекрасная металлическая модель домны. Она была не больше самовара, но сделана так хорошо, что, казалось, зажги - и над ней закурчавятся пыль и дым, а из летки потечет ослепительная огненная струйка. Рядом, с портрета маслом, сердито смотрел ...... знатный доменщик Коробов. Он имел основание сердиться, усы у него были почему-то зеленые.

              Вся история города - от плана запорожской крепости до фотографии памятника летчикам-героям Великой Отечественной войны, стоящего в городском парке, - помещалась в крохотной комнатке.

               ...........................................................................................

              В следующем отделе - чучела птиц, ящики с образцами почв, лягушки, ужи в формалине. Один угол был отведен под панораму заповедной целинной степи. Из пыльной соломы, изображающей буйные степные травы, выглядывало траченное молью чучело волка, рядом с ним перепелка безмятежно разглядывала собственное гнездышко, а сверху на фоне линялого неба распластал крылья подвешенный на шпагате коршун. Последний отдел показывал послевоенное восстановление города и его производственные достижения. Фотографии и любительские картины изображали дымящие трубы, корпуса, возле которых суетились крохотные человечки. Две картины были одинаковые, только одна маленькая, а другая шириной метра в два. В чернильной темноте, заливавшей оба холста, висели оранжевые пятна и пятнышки.

              ..........................................................................................

              Простодушное усердие, с которым устроители затолкали в музей все от космических туманностей до сводки выполнения плана Рыбоконсервным комбинатом, могло внести изрядную сумятицу в ребячьи головы...."

  (Из книги Н. Дубова "Горе одному")

  По-моему, всё прямо в точку. В любом краеведческом музее можно найти что-то подобное. Во всяком случае, в нашем точно. Вплоть до чучела волка и зуба мамонта).