Красота рядом!

Старые частные дома нашего города... Идёшь по улице и смотришь на них, как на старых друзей. В отличие от типовых панелек-многоэтажек, частные домики все разные. Они такие живые и дышат историей, тёплой стариной. Почему-то именно в таких одноэтажных кварталах я не чувствую себя одинокой. Поколения живущих и живших здесь людей встают передо мной. Вот семья бабушки и деда. Их дом на проезде Зелёном. Я не знаю, почему так назвали улицу, но она и вправду была во времена моего детства зелёной. С одной стороны дороги росли большие поднебесные тополя, шумели листьями. За тополями у перекрестка расползались заросли молодых побегов клёна, полные внутри паутины, каких-то насекомых, старых трескучих сучков, и иногда ещё в глубине куста поблёскивали среди пожухлой листвы детские сокровища в виде пузырьков от духов, например, или ярких фантиков от конфет. С другой стороны улицы деревьев не было, но зато лежал шелковистый ковер мягкой гусиной травы с островками серебристой лебеды. В дорожной пыли купалось яркое солнце, и дорога эта неизменно выводила к знакомым зелёным воротам, которых больше нет.

Дома бабушек и дедушек уводят в далёкое детство, в те дни с голубыми промытыми небесами, с дурманящим запахом деревьев и цветов, с синим колким морозцем и малиновой седой зарёй, с  льющейся на рыхлые грядки прозрачной водой из шланга, кустами чёрной смородины у забора, зарослями малины выше нашего роста, колючими стеблями садовых роз. Мир был тёплый и живой, и мы тогда ещё жили вечно.

Когда я вижу старые дома на улицах, они порой уводят меня ещё дальше, в прошлое, в дожизненную мглу, а оттуда прямиком – в чужие жизни. Когда я гляжу на какой-нибудь старый дом, то порой ловлю себя на мысли, что хотела бы прожить эту другую жизнь, как будто мне тесно в рамках своей собственной. Вот как если бы можно было представить, что меня нынешней нет, и памяти моей тоже нет – а есть я другая, с другим именем, родившаяся под другой звездой. Кем бы я была, если бы выходила пасмурными вечерами на порог дома из потемневших брёвен с голубыми узорчатыми наличниками и белыми оконными рамами, чтобы вдохнуть горьковатый осенний воздух и послушать, как шелестят сухие жёлтые былинки у крыльца?  Если бы считала этот чужой дом своим, знала каждую трещинку на асфальте двора, каждый кустик? Если бы в этом доме жили и умирали мои предки, а ещё раньше кто-то на заре становления города строил дом с нуля…. А если бы жила я и тогда, в те века, что вижу как сквозь мутное стекло? Моими родственниками могли быть эти староверы, построившие крепкий сруб-пятистенок в глубине усадьбы, за глухим забором. Или вон те, пришедшие на Алтай из степей Украины, поставившие здесь хату с белёными стенами и вышитыми красным занавесками. Красивую хату с палисадником, широким двором, телёнком в закуте. Они жили большой семьей и варили борщ, которые и не снился местным старожилам…

Ощущая в себе горячую кровь первопоселенцев - покорителей далёкого края, как бы я себя чувствовала, если бы жила в маленьком саманном домике с видом на Алей? О чем бы думала, сидя каждый день на крылечке, глядя в мутные тихие воды скифской реки, провожая взглядом угасающий степной закат?

               Каждый дом на каждой улице – мой. В одном я жила в прошлом веке, родилась в нём и умерла; на растрескавшиеся в голубоватой штукатурке стены другого утром ложились золотистые отсветы, и высыхала роса в саду, где я выращивала яркие цветы. В третьем были слышны крики и смех моих детей, хлопал о землю мяч в предвечерней тишине. Там мы с мужем часто потом сидели в обнимку на лавочке, старенькие, глядя усталыми слезящимися глазами в выцветшую улицу, вдыхая пустой, без запахов воздух. В четвёртом – я влачила свой длинный одинокий век. У ворот пятого росли пахнущие до одурения метёлки жёлтых цветов, а в прохладной тени старых дубовых брёвен, сложенных штабелем у забора, копошились влажные улитки. Шестой – продали, когда меня не стало, мне грустно мимо него ходить. Седьмой мы строили когда-то вместе – дерзкие и молодые. Он тоже уже старится, от берёзы во дворе стоит непрерывный шелест и мелькают под ногами солнечные пятна…

Сады моей души всегда узорны,
В них ветры так свежи и тиховейны,
В них золотой песок и мрамор черный,
Глубокие, прозрачные бассейны.

Н. Гумилев

Вы когда-нибудь задумывались, что условия, в которых живет человек – его дом, его комната, его окружающий мир так похожи, в чем-то являются отражением внутреннего мира его души?

У некоторых людей душа – неуютная, мятущаяся, смятенная. В ней как будто все время дует ветер, окна открыты настежь, с рам облупилась краска, а форточка хлопает сломанным замком. Их все время бросает из стороны в сторону, они ненавидят самих себя, ненавидят других и снова сами себя, взбалмошны, истеричны, расдерганы. Куда-то бегут, что-то ищут, но в итоге всегда оказываются в своем неуютном мирке с хлопающей створкой окна, где другие иногда большие хозяева, чем они сами. Отношения с этими другими такие же напряженные – то приближают их, то удаляют, но в итоге никуда не могут убежать от самих себя в другом. Постоянно чего-то требуют, как будто это другие должны закрыть форточку и сделать ремонт в неухоженной квартире. У таких людей и дома бывает такая же обстановка. Старая рассохшаяся мебель, имущественные дрязги с родственниками, на ребенке грязные колготки, разбросанные вещи, неметеный пол, хронический бардак, паутина в углах. Там где они появляются, всегда оказывается неуютно и серо. Это не они вяжут красивые вещи детям, украшают дом картинками или рукодельными салфетками, горшками с цветами. Они все время куда-то спешат и ничего не успевают, падая в изнеможении, утомленные этим миром, который заставляет крутиться их, как белок в колесе. Боятся остановиться хотя бы на минуту, чтобы понять, как непригляден их мирок и как же неуютна их душа.