Красота рядом!

            Мне кажется, бесполезно пытаться понять Рубцовск через осмотр традиционных достопримечательностей – памятников, фонтанов, скульптур. Они ведь – всё равно, что брошка на платье, маленький значок, едва заметный, у отворота пиджака. А как же сама фигура, сам человек, сам город? Ускользает, проходит мимо. Да и нет у нас особенных достопримечательностей, а если что-то и есть, то не они – душа города, не они поведут вас за собой, если вы, конечно, решитесь идти. Рубцовск – город с индустриальным советским прошлым, безвременным настоящим и неизвестным будущим. Рубцовск – рабочий город, его одежда проста и он не носит брошек.

           Чтобы почувствовать Рубцовск, нужно стоять там, где обочины заносит пыль, внимая вечному пульсу его степной крови. Чтобы понять Рубцовск, надо знать его историю и идти прямыми дорогами. Идти из конца в конец, с Черёмушек на Сельмаш, а там и на Домики – втягиваясь, как в зелёный тоннель, в тополиную аллею на Комсомольской, глядя, как яблоневый проспект убегает вдаль, с каждым шагом всё длиннее и с каждой минутой всё короче. Идти долго-долго, погружаясь в бесконечный гипноз чуть изломанных стрел улиц, и вот уже не ты идёшь, а они тебя несут к какой-то неведомой, но неумолимо приближающейся цели. Слышать за большими домами шёпот весенних полей; слушать, как сухой осенний ветер перебирает ковыли, как медленно поднимается и растёт трава, как падает в неё далёкое красное солнце. Рубцовск прямолинеен и прост, но самое главное в нём лежит не на виду.

          Тогда сверните в тихие пыльные переулки старого города. Идите, куда глядят глаза, обходя канавы, ступая по узким тропинкам у нагретых заборов, где терпко пахнет перезрелой полынью и лебедой. Трава бьёт по ногам, оставляя на одежде следы пыльцы. Здесь, в этих полузабытых переулках, вы поймёте, что этот город никуда не спешит, потому что ему некуда больше спешить. Тут стоят тёмные бревенчатые дома, их тихо ест грибок и плесень; капает вода и зеленеет мох, пробиваясь сквозь щели асфальта. У старых домов жестяные номера с лампадками – у лампадок ржавые края…. Вы стоите и слушаете прошлое, его тёмный гул. Вглядываетесь в кошачий лаз времени, длинный и извилистый, весь в шелестах, шорохах, липких тенях паутины. Чёрная дыра, бездонная пропасть, с выходом на той стороне метелей из тополиного пуха. Здесь даже в полдень царят сумерки, бродят отсветы фонарей, звучит дикое соло сверчка на пятачке неверного танцующего света.

          Чтобы понять Рубцовск, нужно открыть окно ночью и слушать, как гудят в пепельно-синей электрической мгле поезда. Как неуютный бессонный голос объявляет посадку, разбиваясь в прямоугольниках кварталов геометрическим эхом. Как стучат колеса, как затихают гудки… Нужно идти на железную дорогу днём, всматриваться в лабиринты путей, провожать длинные товарные составы и проходящие пассажирские из Казахстана; задрав голову, смотреть на старинный кирпич водонапорной башни, запоминать, как движение и жизнь сменяются пустотой и тишиной, вдыхать запах шпал, чувствовать, как остывают рельсы и горячий воздух над ними плывет и звенит.

          А может, вы решитесь заглянуть чуть глубже и пройти ещё дальше? Например, пойти на виадук и увидеть, как рельсы сбегаются в точку на горизонте; как уходят, ломаясь, от точки, серые линии - иззубренный скайлайн с башнями кирпичных труб. Тянутся вдоль горизонта бетонные замки развалин большого завода. Там безжалостно светит солнце, моет стены дождь изнутри, осыпается кладка, обнажается стальной каркас арматуры, ползёт трава в провалы окон. Марсианский пейзаж в фиолетовой дымке над мёртвым полем….  Можно смотреть до боли в глазах – не покажется ли дым из трубы, не послышатся ли десятки тысяч шагов, не услышишь ли голоса. А голосов нет, только ветер.

         Рубцовск – это бутылочно-зелёная река Алей с тёмным бархатом берегов, деревянный перестук мостов и медленные волны. Это жёлто-красные степные закаты, тихий плеск воды и запах трав.

         Рубцовск – город, состарившийся раньше времени….  Если много вглядываться в лица прохожих, можно почувствовать усталость. Потому что Рубцовск – это город, который ждёт. И уже устал ждать. Рубцовск – это безногий старик на обочине, равнодушно глядящий перед собой прищуренными глазами, медленно провожающий взглядом монету, звякнувшую о дно жестяной банки, высекающую иней, чертящую в воздухе огненную черту.

        Рубцовск – это перекрёстки со светофорами, где стоишь с замиранием сердца и знаешь, что любая из дорог ведет в родные места. Это нежность утренних улиц. Это цыганские колокольчики на морозной площади. Это смех детей. Много всего…

( ... )

В этом году у меня начало зимы и начало лыжного сезона совпали. Конечно, было немного странно идти с лыжами на трассу с утра, когда не далее как вчера я ещё хлюпала в резиновых сапогах по лужам. Но то было вчера, а сегодня зима, минус двадцать с утра, лужи замёрзли, на тротуарах ледяные торосы, но зато в забоке лежит девственный чистый снег и прекрасная лыжня.

Всё дело в том, что сегодня был праздник открытия лыжни здоровья. Сначала был, как это сказать, не забег, а заход, что ли) участников по скандинавской ходьбе. Потом, в 12 часов, стартовали лыжники, и чуть позже - лыжные семьи с детьми. Ещё на подходе к набережной я стала встречать "скандинавок", вовращавшихся с дистанции - румяных, радостных и бодрых. У меня сразу поднялось настроение - я представила, что и сама совсем скоро выйду на трассу, причем на лыжах, а это гораздо интереснее. Со всех сторон к набережной стягивались лыжники. Играла музыка, ведущая в микрофон как всегда подробно рассказывала все тонкости предстоящего забега.

( Read more... )

В октябре падают листья и замёрзли цветы. Или не замёрзли, но падают. Или цветы. Или листья. Или и то и другое вместе.

( ... )

Сходила сегодня на день города. Вымокла под дождём и купила варёной кукурузы. День удался.

Вспоминается ранняя весна: мне пять лет, я стою на ещё холодном апрельском асфальте своего детского сада. Асфальт такой серый, с бугорками, шершавый. Чуть пригретый солнцем. На нём начерчены мелом классики, и я прыгаю: раз-два, раз-два…. Вперёд-вперёд, вправо-влево, и снова вперёд на одной ноге. Огонь-вода-солнце. Разворот и назад – раз-два, раз-два. Где-то рядом за кадром фигура отца. Я в коричневом осеннем пальто с пояском, в красной, с разноцветными полосками косынке, шерстяной, с бахромой по краям. Туфли светло-коричневые, старинные, бабушкины. Вернее, не совсем бабушкины, а одной из моих тётушек, найденные мною в бабушкиной кладовке и прибранные к рукам (они же были ещё хорошие, с каблучками и стучали по асфальту!).

           Пять лет. Когда я думаю об этом с высоты своего нынешнего возраста, небольшой холодок проходит по спине…. Всего пять лет отделяет меня от вечности, от точки «ноль» на оси координат, с которой начат отсчёт. Что это – эти несколько лет, зим или вёсен? Ведь это же пустяк. Пять лет – это время моей учебы в университете, пролетевшее когда-то словно одно мгновение. Пять лет – это учеба в старших классах школы – седьмой, восьмой, девятый, десятый. Да, и одиннадцатый. Моя новая восьмая школа, четвёртая по счёту в череде моих школ - и так быстро всё промчалось, в общем-то. И так было давно. Прошло уже три года, как я не работаю корреспондентом газеты. Уже больше пяти лет я иногда бегаю в тёплый сезон на школьной спортплощадке. Скоро два года, как умерла моя любимая кошка…. Сколько уже было таких временных отрезков, которые могли бы уместиться в эти пять лет…. Вот я оглядываюсь назад, и память натыкается то на один, то на другой, то на третий…. Выглядывают из тумана верстовые столбики, знаки, памятные вещи, люди, дома, города. Так уютно и спокойно среди этих столбиков, заборчиков, знаков. Улицы, люди.

А тогда, той ранней весной, не было ничего такого. Отмотать пять лет назад – а там точка «ноль», за которой ничего нет, пустота. За которой - та самая, жуткая, леденящая кровь вечность. Она была так близко – просто руку протяни. След её еще не растаял в вихре будней, она ещё задевала меня своим крылом. Я стою совсем рядом с ней, но мне не страшно. Вечность бездонная, прозрачная, с синими глазами, пробегающая еле заметной рябью по лужам, отражающаяся в лужах ванильным апрельским небом, с резко пахнущими почками тополей.

               У меня почти нет прошлого. Поэтому я обычно ни о чём не вспоминаю, не погружаюсь в текучие нежные образы с головой. У меня почти нет будущего, потому что нет целей, планов, мечтаний, обязательств, долгов. Вернее, будущее есть, но оно пока маленькое, детское: прийти из детского сада домой и собрать конструктор, в котором вечно не хватает деталей или остаются лишние (жёлтый пластмассовый конструктор  с синими болтиками и гайками – надо собрать подъёмный кран). Погулять по лужам. Построить ледяную горку на следующий год (хотя, нет, это слишком далеко), ждать летом в гости сестру. Зато у меня есть настоящее, и оно бесконечно. В нем нет прошлого или будущего, оно существует всегда. В нём дует сырой весенний ветер, в нём рука отца и его широкие шаги. В нём шум машин на улице, чернильные по обочинам брызги и сухие пятачки тротуара с черными трещинками, пригретые солнцем. В нём бабушкины туфли и коричневое пальто, в котором тепло, даже жарко. В нём по веткам вдоль дороги - звонкие синицы и сумасшедшие воробьи. В нём мелом расчерчены классики, тягуче-сладкий вечерний воздух и прыжки по асфальту в тишине.

Нынешнее утро ознаменовалось тем, что я, наконец, впервые за эту зиму вышла на лыжню.

Конечно, на дворе февраль, а на настенном календаре со стихами русских поэтов вот уже третий день как можно лицезреть заговор против зимы авторства поэта А. Майкова:

( Read more... )

Захотелось поделиться.

Сергей Ивкин (Екатеринбург)

Три письма

Из 70 в 16:

Я помню мир твоих простых предметов.
Цветные деревянные игрушки.
Дом из подушек. Кофр от баяна.
Мы жили по закону Архимеда,
который сформулировать по-русски
у нас не получалось постоянно,

поскольку ничего не вытеснялось,
в том доме для всего хватало места,
соседи за стеной крутили диски,
мы вешали на гвозди одеяло
и тени танцевали буги вместо
их голосов, поющих по-английски.

Я погружаюсь в память, словно в ванну,
и прикрепив к вискам нейро-диоды,
записываю медоносный гул.
Я помню чашку каждую в серванте,
щавЕль из городского огорода
приправой к баклажанному рагу.

О как привычно пробегают пальцы
вдоль корешков родительского шкафа:
Джек Лондон, Честертон, Эмиль Золя.
Ещё не нарастил на сердце панцирь.
Ещё костяшки не содрал о кафель.
Сплошные солнце, ветер, тополя.

Из 33 в 16:

Возможно, ты сейчас сидишь на стуле.
В пустой квартире. На твоей кровати
спит женщина. Ей восемнадцать лет.
Ты ничего не знаешь о Катулле,
но этих первых отношений хватит
на весь дальнейший твой парад-алле.

Ну а пока ты в мартовском угаре
пытаешься романсы петь дискантом,
текстовку под аккорды раздробя.
Ты ей назавтра инструмент подаришь,
и никогда не станешь музыкантом,
и это будет вечно жечь тебя.

Впоследствии, совсем других кольцуя,
ты не насытишь крошечное эго,
своё лицо вжимая в свитера,
и не забудешь, как она танцует
под медленно вращающимся снегом
в ночной рубашке в шесть часов утра.

Из 16 всем:

Когда мне разонравится мотаться
меж поселений с рюкзаком спортивным,
на ссадины растрачивая йод,
надеюсь, среди сотен имитаций
найдётся и моя альтернатива,
где по-другому всё произойдёт.

Пускай я стану продавать кассеты,
работать по подложным документам,
скрываться от какой-нибудь братвы.
Зато там будут мостик над Исетью,
на небе красный лепесток кометы,
у Оперного каменные львы.

Стихотворение отсюда, там есть и другие стихи этого автора.

Действительно, странно. Привыкаешь к этим шумным улицам, к заставленному домами горизонту, квадратикам окон многоквартирных пяти- и девятиэтажек. Жизнь на маленьком островке безопасности, когда кажется, что этот островок и есть – весь мир, и звёзды над головой – маленькие тусклые лампочки, и едва угадывается над балконом созвездье Большой Медведицы. К ночи замолкает шум машин, крики детей на детской площадке и только гудят ночные поезда, которые напоминают, что где-то ещё, кроме Рубцовска, есть жизнь. Но быстрее задергиваешь штору и ныряешь в электрический уют квартиры. Если и есть где-то там какой-то другой мир… то, скорее всего, он тебе просто показался.

Лениво дышит полдень мглистый,
Лениво катится река,
И в тверди пламенной и чистой
Лениво тают облака.

(Фёдор Тютчев)

( Read more... )